golosptic

Разумеется, когда я вёл речь о влиянии модели на моделируемый объект, я, в первую очередь, имел ввиду область межличностных отношений, в самом широком диапазоне - от разного рода психологических теорий до теорий социальных.

Принципиальным отличием теорий, относящихся к этой сфере, является их неполная проверяемость и сложность, на грани невозможности, многократного воспроизведения условий одного и того же опыта, относящегося к конкретной теории.

На межперсональном уровне такое воспроизведение условий ещё частично возможно. На уровне социума границы между воспроизводящимися и уникальными историческими условиями до такой степени размыты, что, зачастую, остаются на усмотрение конкретного автора теории.

Тут мы возвращаемся к началу нашей беседы и вспоминаем о том периоде, когда наука и философия состояли в едином, практически не расщеплённом на отдельные компоненты пучке практик.

В наше же время есть очень большой соблазн пойти по этакому стандартному пути - начать рассуждать про то, что есть науки и не совсем науки, гуманитарные. И что не совсем науки становятся совсем наукой по мере того, как их исследователи подстраиваются под высокие стандарты, заданные естественными науками. Но так ли это на самом деле? Есть ли между обоими "ветвями" наук существенное, непреодолимое методологическое разделение, либо же они образуют, так сказать, непрерывный спектр? Об этом я скажу чуть позже, а пока, возвращаясь к влиянию модели на моделируемый объект, отмечу, что любая широко применяемая социальная и экономическая теория это делает.

Хотя бы в том смысле, что, когда находящиеся у власти лица пытаются такую теорию применять для влияния на общество, управления им, они пытаются структурировать реальность, в которой живёт общество в соответствии с этой теорией.

Вернёмся к вопросу о причинности. Физическая причинность еще хоть как-то убедительно может быть определена в относительно универсальных понятиях. Например, высказывание "проводник греется при прохождении тока, потому что обладает ненулевым сопротивлением" аппелирует к широкоизвестным физическим теориям с точностью до школьного учебника физики.
И с причинностью тут всё понятно.

То же самое выражение можно было бы сформулировать например в терминах процесса движения электронов через кристаллическую решётку металла. Но общепризнанно, что одна описательная модель переходит в другую, и разница между ними в точности описания и фокусировки его на тех или иных деталях, а принципиальных противоречий между ними нет. Уточнение причины того или иного физического явления в этом случае - это именно уточнение, а не концептуальная замена сущностей.

Совершенно иная история у нас с социальными теориями.

Николай II был свергнут потому что он потерял Мандат Неба или в силу того, что, как выразитель интересов эксплуататорского класса не смог разрешить непреодолимое межклассовое противоречие?

При попытке убедительно описать причинность социальных событий в терминах той или иной социальной теории мы, неизбежно, приходим к вопросу о личных мотивах самих акторов того или иного социального события. Мыслят ли они в тех же терминах, которые мы им приписываем, пытаясь описать происходящие с их участием события? Или, хотя бы, возможна ли корректная конверсия одних терминов в другие?
Например, знал ли Николай II, что у него был Мандат Неба, и если нет - имеем ли мы право сказать, что он его потерял?


Если же мы отказываем акторам в учёте их собственного мнения о происходящем, то неизбежно встаёт вопрос о том, какой вообще смысл имеет наше, стороннее описание причин их действий.

На самом деле и для естественных наук этот вопрос имеет совершенно не праздный характер, но об этом чуть позднее.